Грязная работа - Страница 51

После чего затанцевал вокруг, маша кулаком под носом у Торговца Смертью, отчего Софи испугалась так, что закрыла глаза руками и заплакала.

— Прекратите, вы пугаете мою дочь.

— Смерть неверному! Смерть неверному!

Мохаммеду и Элвину быстро наскучило смотреть такие танцы, и они сели и стали ждать, когда кто-нибудь прикажет им сожрать этого парнягу в ночнушке.

— Я серьезно, — сказал Чарли.

— Хватит, а? — Он огляделся — ему было неловко, — но в переулке больше никого не наблюдалось.

— Смерть неверному, смерть неверному, — тянул свое борода.

— Вы заметили, каких размеров у меня собачки, Мохаммед?

— Смерть… эй, а как ты знаешь, что меня зовут Мохаммед? Неважно. Ничего. Смерть неверному. Смерть не…

— Ух, вы и впрямь храбрый, — сказал Чарли.

— Но моя дочь еще маленькая, вы ее пугаете, и лучше, если вы немедленно прекратите.

— Смерть неверному! Смерть неверному! Софи отняла ручки от глаз, показала на бородатого и сказала:

— Киска!

— Ох, солнышко, — вздохнул Чарли.

— Я надеялся, что без этого можно будет обойтись.

Чарли закинул Софи на закорки и двинулся дальше, уводя адских псов от бородатого покойника, мирной кучкой лежавшего на тротуаре. Вязаную шапчонку Чарли засунул в карман. Она тускло светилась красным. Странное дело, но имя бороды возникнет у него в ежедневнике только на следующее утро.

— Видишь, как важно иметь чувство юмора, — сказал Чарли, через плечо скорчив дочери дурацкую рожу.

— Папуля глупый, — ответила Софи.

Потом Чарли стало неловко, что его дочь «киску» использовала как оружие, и ему показалось, что приличный родитель на его месте попробовал бы сделать из происшедшего какой-то вывод — преподать урок. Поэтому он усадил за крохотный сервиз с невидимым чаем и тарелку воображаемого печенья Софи, двух плюшевых медведей и двух адских псов и завел свой первый серьезный воспитательный разговор по душам. Как отец с дочерью.

— Солнышко, ты понимаешь, зачем папа велел тебе никогда больше так не делать, правда? Почему людям не стоит знать, что ты так умеешь?

— Мы не такие, как все люди? — ответила Софи.

— Правильно, солнышко, потому что мы не такие, как все люди, — сказал он умнейшей и прекраснейшей на свете маленькой девочке.

— И ты знаешь, почему так вышло, правда?

— Потому что мы китайцы и Белым Дьяволам нельзя верить?

— Нет, не потому, что мы китайцы.

— Потому что мы русские и у нас в душах много тоски?

— Нет, у нас в душах тоски немного.

— Потому что мы сильные, как медведь?

— Да, миленькая, именно. Мы не такие, потому что мы сильные, как медведь.

— Я так и знала. Еще чаю, папуля?

— Да, еще чаю было бы очень мило, Софи.

— Итак, — сказал Император.

— Я вижу, ты сполна испытал, как разнообразно жизнь человеческая может обогатиться от кумпанства доброй своры гончих.

Чарли сидел на задних ступеньках лавки, вынимал из ящика целых мороженых цыплят и швырял их по очереди Элвину и Мохаммеду. Цыплята исчезали на лету с таким резким лязгом, что Император, Фуфел и Лазарь, сидевшие через дорогу и с подозрением глядевшие на адских псов, вздрагивали всякий раз, словно где-то рядом палили из пистолета.

— Разнообразное обогащение, — сказал Чарли, меча еще одного цыпленка.

— Именно так я бы это и описал.

— Нет лучше и преданней друга, чем хороший пес, — сказал Император.

Чарли сделал паузу и вытащил из ящика не цыпленка, а портативный электрический миксер.

— Каковы дружки, — сказал он.

— Таковы им пирожки.

Мохаммед цапнул миксер в полете и даже не стал его жевать. Из угла пасти свисали два фута шнура.

— Ему не больно? — спросил Император.

— Грубые корма, — объяснил Чарли, швыряя мороженого цыпленка на закуску Мохаммеду, который заглотил птицу вместе с остатком проводки.

— Но они вообще-то не мои. Хозяйка у них Софи.

— Ребенку нужна живность в доме, — сказал Император.

— Товарищ по играм, вместе с которым можно расти… Правда, этим ребятам, похоже, расти уже некуда.

Чарли кивнул и закинул генератор от «бьюика» 88 года Элвину в нетерпеливо распахнутую пасть. Раздался скрежет, пес рыгнул, но хвост его заколотил по мусорному баку — собачке хотелось добавки.

— Да, они к ней очень привязаны, — сказал Чарли.

— Сейчас, по крайней мере, мы приучили их только охранять то здание, куда она зашла. А раньше ни на шаг не отходили. Купать ее было трудновато.

Император ответил:

— Полагаю, это поэт Билли Коллинз написал: «Никому тут не нравится мокрая собака»?

— Да, но я почему-то уверен, что ему никогда не приходилось извлекать из ванны с пузырьками непокорную двухлетку и пару четырехсотфунтовых псов.

— Но ты говоришь, они стали повадливей?

— А куда они денутся? Софи начала ходить в садик. Воспитательнице не нравятся две гигантские собаки в группе. — Чарли кинул Элвину автоответчик, и пес хрумкнул машинкой, будто собачьей галетой.

С челюстей его градом посыпались осколки пластика, все в слюнях.

— И как ты их приучил?

— За несколько дней — им многое пришлось растолковывать, но в конце концов я их убедил просто сидеть у входа в садик.

— И дирекция не возмущалась?

— Я каждое утро их обрызгиваю фактурной краской под гранит и велю сидеть очень смирно по бокам от дверей. По-моему, их никто не замечает.

— И они слушаются? Хватает на весь день?

— Ну, пока она ходит всего на полдня, это младшая группа. А собачкам надо посулить печенья.