Грязная работа - Страница 106

106

За ночь кто-то поставил обеденный стол на место и прибрал все, что натворил Мятник Свеж, вломившись в кухонную дверь. Дылда уже сидел за столом, когда Чарли спустился.

— Мою машину отогнали, — сказал Мятник.

— Кофе там.

— Спасибо. — Чарли проскакал через столовую в кухню, налил себе кофе и подсел к Свежу.

— Как голова?

Дылда потрогал лиловую шишку на лбу.

— Лучше. Как вы?

— Ночью случайно трахнул монахиню.

— Иногда в кризисной ситуации такого дерьма не избежать. А в остальном как?

— Чудесно.

— Ага — но представьте, всех прочих парит конец света, где ж тут бодрость взять?

— Это не конец света, это тьма повсюду, — бодро ответил Чарли.

— Если темнеет, зажгите свет.

— Вы молодец, Чарли. А теперь извините, мне нужно забрать машину с арестплощадки, пока вы не запели мне про то, что «если жизнь дает лимоны, делай лимонад», и я вас не побил.

(Это правда — мало что бывает невыносимее влюбленного бета-самца. Он привыкает к мысли, что никогда не отыщет любовь, а когда все-таки ее отыскивает, у него неизбежно возникает ощущение, будто весь мир идет в ногу с его желаньями. От такого заблуждения действует он соответственно. Для него это — время великой радости и опасности.)

— Постойте, едем на такси вместе. Мне нужно домой за ежедневником.

— Мне тоже нужно. Я свой календарь оставил на переднем сиденье в машине. Знаете, два клиента, которых я пропустил, — они здесь. Живые.

— Одри мне сказала, — ответил Чарли.

— Их всего шестеро. Она им сделала эту фигню с неумиранием. Очевидно, от этого все космическое говно и вскипело, но что уж тут поделать? Не убивать же их.

— Нет, мне сдается, все как вы говорили. Здесь, в Сан-Франциско, грядет битва, и случится она сейчас. А поскольку вы — Люминатус, мне кажется, это ложится на ваши плечи. Поэтому я бы решил, что мы обречены.

— Может, и нет. Ведь каждый раз, когда они меня готовы были сцапать, кто-нибудь вмешивался и победа была за нами. Мне кажется, судьба на нашей стороне. Я в этом смысле оптимист.

— Это потому, что вы недавно трахнули монахиню, — ответил Мятник.

— Я не монахиня, — сказала Одри, вбегая в столовую с пачкой бумаг в руках.

— Ой, блин, — хором выдохнули Торговцы Смертью.

— Нет-нет, все в порядке, — сказала Одри.

— Он действительно меня трахнул или, точнее будет сказать, мы трахнулись, но я больше не монахиня. И не из-за траха, понимаете, это было дотраховое решение. — Она метнула бумаги на стол и уселась Чарли на колени.

— Эй, красавчик, как тебе утро? — И наградила его спиноломным поцелуем, обхватив всеми конечностями, как морская звезда, которая пытается вскрыть устрицу; в конце концов Мятник Свеж разразился кашлем.

Тогда она повернулась к нему:

— И вам тоже доброе утро, мистер Свеж.

— Да. Спасибо. — Мятник изогнулся так, чтобы видеть Чарли.

— Но приходили они за вами или за клиентами, которые не умерли, — это все равно, они вернутся, вы понимаете?

— Морриган? — уточнила Одри.

— Че? — произнесли Торговцы Смертью и опять — хором.

— Ребята, вы такие лапочки, — не выдержала Одри.

— Их зовут Морриган. Женщины-вороны — олицетворения смерти в облике прекрасных воительниц, которые умеют превращаться в птиц. Их трое, и все они — часть такой коллективной королевы Преисподней, ее зовут Морриган.

Чарли отстранился от нее, чтобы посмотреть в глаза.

— А ты откуда знаешь?

— Только что посмотрела в Интернете. — Одри слезла с Чарли, собрала бумаги со стола и стала читать:

— «Морриган состоит из трех отдельных сущностей. Маха реет над полем боя и собирает дань — воинские головы, — говорят, она способна излечить воина от смертельных ран прямо на месте, если его соратники принесли ей достаточно вражеских голов. Кельтские воины звали отрубленные головы Желудями Махи. Она считается матерью всех троих.

Бабд — ярость, страсть битвы и убийства; говорят, она собирает семя павших воинов и силу его пускает на то, чтобы вдохновить в бою сексуальный пыл, подлинную жажду крови.

И Немайн — неистовство, говорят, она гонит воинов в битву таким душераздирающим воем, что вражеские солдаты могут умереть от испуга. Ее когти ядовиты, одна царапина способна убить, но она стряхивает яд в глаза врагам, чтобы ослепить их».

— Точно, — сказал Мятник Свеж.

— У той, что была в метро, с когтей капало.

— Ну да, — подтвердил Чарли, — а я, похоже, припоминаю Бабд — эту, кровожадную. Это они. Надо поговорить с Лили. Я посылал ее в Беркли, чтобы нашла о них что-нибудь, а она вернулась ни с чем. Наверное, даже не искала.

— Ага, и спросите, встречается ли она с кем-нибудь, — сказал Мятник и повернулся к Одри:

— А там написано, как их убить? Есть у них слабые места?

Одри покачала головой:

— Только то, что воины брали с собой на битву псов, чтобы защититься от Морриган.

— Псов, — повторил Чарли.

— Это объясняет, почему дочку мою охраняют эти адские псы. Говорю же вам, Свеж, все у нас будет хорошо. Судьба за нас.

— Ага, это вы уже говорили. Вызовите наконец такси.

— Непонятно только, почему из всех демонов и богов Преисподней нам тут достались кельтские.

— Может, они все тут, — сказал Мятник Свеж.

— Один чокнутый индеец как-то сказал, что я — сын Анубиса, египетского бога мертвых с шакальей головой.

— Отлично! — воскликнул Чарли.

— Шакал — это же вроде собаки. У вас природные способности, чтобы сражаться с Морриган, видите?

106